— У Америки есть колонии?

— Вас это удивляет? Есть. Куба, Панама, Гавайи, Филиппины, Вьетнам, Корея, Тайвань… Солидная империя. Но сами янки, разумеется называют ее иначе: Великое Американское содружество. У них очень натянутые отношения с Францией и Россией, но, к счастью, наше правительство делает все возможное, чтобы предотвратить войну. Бог с ними. Вот увидите, наша империя и Pax Britannica [1] переживут их всех.

— Между прочим, в девятьсот втором кое-кто предрекал развал Британской империи, — заметил я.

Мои слова развеселили майора.

— Развал? Вы, наверное, имеете в виду Редьярда Киплинга, Ллойда Джорджа и им подобных? Боюсь, нынче у Киплинга изрядно подмочена репутация. Он был беззаветно предан родине, но, кажется, перед смертью утратил оптимизм. Не погибни старик в бурской войне, он бы раскаялся в своем маловерии. Поверьте, мой друг: наша политика дала миру стабильность, которой он не знал прежде. Благодаря нам сохраняется равновесие власти, и, согласитесь, туземцам в наших колониях живется не так уж плохо.

— Да, Катманду очень изменился за эти годы.

Хоуэл снова устремил на меня настороженный, изучающий взгляд.

— Гм… Знаете, Бастейбл, порой мне кажется, что вы и впрямь провели на этой горе семьдесят лет. Признаться, очень непривычно слышать от молодого человека столь категоричные суждения о прошлом.

— Извините…

— Бросьте, вам не за что извиняться. Для докторов вы будете сущим подарком. — они с наслаждением вонзят зубы в ваши мозги.

— А вы не очень-то стараетесь меня успокоить, — улыбнулся я и показал на окно. — Нельзя ли поднять жалюзи?

Он постучал пальцем по коробочке с тремя кнопками, лежащей на столике у кровати.

— Нажмите вот эту.

Я нажал указанную кнопку с изумлением увидел, как жалюзи медленно поднимаются, открывая вид на белые башни и воздухоплавательный парк за ними.

— Очевидно, вам эта картина непривычна. Я бы посоветовал принимать как само собой разумеющееся все, что увидите. Индия многим обязана этим кораблям. Империя тоже… да, если угодно, и весь мир. Ускорение пассажирских и грузовых перевозок, расширение рынка, повышение маневренности войск… Всего не перечесть.

— Все-таки меня удивляет, как они держатся в воздухе. Я имею в виду, что баллоны, похоже, сделаны из металла.

— Из металла? — Он расхохотался. — Ей-Богу, Бастейбл, если бы не ваше плачевное состояние, я бы подумал, что вы шутите. Металл! Корпус изготовлен из бороволокна. Металл в конструкции тоже присутствует, но в основном — пластик.

— Пластик? Что это? — озадаченно спросил я.

— Гм… пластичный материал… его производят из химических веществ… Черт, вы должны были о нем слышать. Это нечто вроде резины, только разной прочности, формы и пластичности…

Оставив попытки понять майора, я просто принял к сведению существование пластика, как когда-то в школе принял к сведению существование непостижимого электричества. Утешением мне служило открытие, что многое в мире сохранилось в прежнем виде, а если и изменилось, то в лучшую сторону.

Самые непримиримые критики империализма, которыми изобиловала моя эпоха, как следует призадумались бы, окажись они сейчас рядом со мной. Видя за окном картину мира и процветания, я испытывал гордость за свою расу и благодарил Всевышнего. Все указывало на то, что последние семьдесят лет белый человек с честью нес бремя забот, добровольно взваленное им на свои плечи.

Майор встал и подошел к окну. Глядя на высотные здания и мачты аэропарка и сжимая за спиной стек, он словно эхо отозвался на мои мысли:

— Какой восторг вызвало бы это зрелище у викторианцев… Исполнились все их мечты, воплотились все идеалы. Но нам еще рано почивать на лаврах. — Он повернулся ко мне. На его лицо падала тень, но я чувствовал устремленный на меня твердый взгляд. — А главная причина наших успехов — хорошо усвоенные уроки прошлого.

— Я знаю, что вы правы, сэр.

Он кивнул.

— Я тоже.

Внезапно он вспомнил о чем-то неотложном и отсалютовал мне стеком.

— Мне пора, старина. До скорой встречи.

Он направился к двери, и в этот момент здание содрогнулось от глухого удара. Вскоре издали донеслись рев сирен и звон колоколов.

— Что это, сэр?

— Бомба!

— Как? Здесь?

— Да. Анархисты. Сумасшедшие. Европейские смутьяны, не иначе. Индусы тут ни при чем. Это все немцы, русские и евреи. Им очень выгодны беспорядки у нас.

Он выбежал из палаты.

Вторжение насилия в безмятежность этого мира ошеломило меня. Я лег на кровать и повернулся к окну. По воздухоплавательному парку мчался военный автомобиль. Откуда-то донесся хлопок второго взрыва. Боже мой, неужели кто-то желает зла этой сказочной стране?

Глава VI

ЧЕЛОВЕК БЕЗ ЦЕЛИ

Раздумывать о причине диверсии не было смысла, как не было смысла ломать голову над загадкой моего путешествия сквозь время. После взрывов в Катманду события понеслись вскачь. Меня, словно редкий музейный экспонат, возили по всему миру. Из Катманду я выехал утренним поездом и к вечеру, сделав в пути несколько остановок, прибыл в Калькутту. Своими очертаниями локомотив монорельсовой дороги напоминал воздушный корабль, но изготовлен был целиком из стали и сверкал свежей краской и бронзовыми украшениями. Увлекая за собой пятьдесят вагонов, на прямых участках он достигал ужасающей скорости — почти сто миль в час. Двигатель локомотива, как мне сказали, работал на электричестве.

Калькутта мне показалась огромной. Она разительно переменилась с тех пор, когда я был там последний раз. Ее сияющие башни были намного выше так поразивших меня высотных зданий Катманду.

В центральной больнице Калькутты мною занималось два десятка эскулапов. Проведя всевозможные исследования, они дружно заявили, что ничего не понимают, и решили с первой же оказией отправить меня в Англию. Мысль о предстоящем полете ввергла меня в замешательство, поскольку я все еще не мог поверить в существование материала, который превосходит прочностью сталь, уступая ей в удельном весе, как не мог поверить в способность человека преодолеть такое огромное расстояние без единой промежуточной посадки.

В Англии проявили к моей персоне самый живой интерес, главным образом потому, что в списках офицеров, пропавших без вести за последние десять лет, капитан Освальд Бастейбл не значился. Однако, просмотрев списки командного состава моего полка, с момента его формирования, чиновники выяснили, что капитан Бастейбл действительно погиб в Теку Бенга в тысяча девятьсот втором году. Помимо докторов, мне теперь не давала покоя армейская контрразведка — ей очень хотелось узнать, что побудило Неизвестного (так именовали меня ее офицеры) вжиться в образ человека, погибшего свыше семидесяти лет назад. Очевидно, они подозревали во мне иностранного шпиона, но не могли этого доказать, как и я не мог доказать, что я — тот, за кого себя выдаю.

Итак, я сел на огромный коммерческий ВК — воздушный корабль — под названием «Гордость Дрездена». Совладельцами этого небесного лайнера были немецкая фирма «Крупп Люфтшифарт АГ» и британская «Викерз Империэл Эрвейз». Что же касается приписки, то «Гордость Дрездена» была английской и носила на корпусе и хвостовых плоскостях соответствующую символику, хотя ее экипаж наполовину, включая капитана, состоял из немцев. Я уже знал, что немцы первыми начали строить воздушные корабли, и долгое время лидерство принадлежало ныне не существующей компании «Цеппелин». Англии и Америке удалось наверстать упущенное, общими усилиями создав бороволокнистый корпус и разработав способы подъема и опускания корабля без помощи балласта. В корпусе «Гордости Дрездена» находилось устройство, позволяющее очень быстро и в больших количествах нагревать и охлаждать гелий. Кроме того, на мостике этого суперлайнера была установлена электрическая счетная машина под названием «компьютер», следящая за курсом без помощи человека. Принцип действия двигателя я так до конца и не понял, приняв на веру, что он представляет собой газовую турбину, вращающую огромный винт, точнее, пропеллер в хвосте корабля. Кроме газового, корабль был оснащен вспомогательными нефтяными двигателями, позволяющими ему выправлять курс, а при необходимости и разворачиваться на триста шестьдесят градусов. Эти двигатели и сами могли поворачиваться, чтобы толкать лайнер вверх или вниз.